ПРИВАЛОВ Владимир Федорович - Кандидат химических наук, старший научный сотрудник.
В системе научных учреждений Государственной архивной службы работал с 1961 г., во Всероссийском научно-исследовательском институте документоведения и архивного дела – с 1966 г. в должности заведующего отделом, лабораторией.
Высококвалифицированный специалист с уникальным научным и практическим опытом работы в области обеспечения сохранности документов Государственного архивного фонда, внесший весомый научный вклад в разработку и развитие этой специфической области знания. Автор более 200 научных работ по обеспечению сохранности документов, опубликованных как в стране, так и за рубежом, широко применяемых в практике работы архивов, музеев и библиотек и других организаций.
В.Ф. Приваловым разработаны первые в архивной отрасли Единые нормы хранения документов на бумажной основе (1967 г.), а также научно-техническая концепция сохранности документов Государственного архивного фонда СССР и России.
В.Ф. Привалов – научный руководитель и автор фундаментального цикла исследований по архивной климатологии (1966 – 1986 гг.) и оригинальной методики дистанционного мониторинга, обеспечившего выявление закономерностей поведения архивных документов в реальном масштабе времени при разных формах хранения, в различных климатических регионах страны, в разных зданиях и помещениях. В конце 80-х годов В.Ф. Привалов научно обосновал концепцию перехода к дифференцированному, избирательному принципу обеспечения сохранности архивных документов с учетом приоритетов их ценности, физической природы и состояния.
Автор более 120 научных работ и публикаций.
Имеет награды: нагрудный знак «Почетный архивист», орден «Знак Почета», почетное звание «Заслуженный работник культуры РСФСР», медаль «В память 850-летия Москвы».
Неоднократно поощрялся руководством института, имеет благодарности и Почетную грамоту Росархива, благодарность Министра культуры РФ.
ПОЭМА О ЗАСЕДАНИИ ДИРЕКЦИИ В 20 ПЕСНЯХ
ЖЕНЩИНЕ
ГОЛОС ПРОШЛОГО
ГОД СОБАКИ
ТУМАН
Вошли, расселись тут и там
По именным своим местам,
Сказали: «Вас тут не сидело».
И в обстановке грозовой
Заняли каждый сам собой.
Привалов в окруженье дамьем
Орнамент чертит на программе
И комментирует народу
Причуды чертовой погоды.
Сидит он, хорошо иль плохо,
Здесь со времен царя Гороха.
Под ним стул мхом совсем зарос ...
Но это уж другой вопрос.
Вот Жукова, нацелив взгляд,
Все недостатки строит вряд,
Тасует как колоду карт,
Чтоб вынуть после наугад
И врезать в раз промежду глаз.
Нахмурив брови снова и снова
Режет архивам штат Бушмелева.
Вдвое главку убавила штат,
Втрое урезала ВНИИДАД.
Наука в тревоге: в штатной кастрации
Какой Бушмелева ориентации?
Ткаченко смотрит как-то странно.
Опять, наверно, с базы данных
Недостающее звено
Под стол случайно закатилось,
А может хуже что случилось ...
Ужо мне эти базы данных!
Все не по-русски, иностранно.
То на компьютере зависнут,
То враг неведомый их свистнет.
От треволнений месяц пухнешь.
А на дисплее только кукиш.
Ткаченко смотрит как-то странно.
Наверно, видит базу данных.
Болтает Химина с соседкой:
Бедняжки - видятся так редко.
Но в беззаботности своей
Не знает Химина пока,
Что провидения рука
Занесена уже над ней
С мешком забот, тревог, страстей
И вечным поиском идей
На перепутье должностей.
У Лариной особые заботы
Помимо тематической работы.
Не хочется их даже уточнять.
Замечу лишь - она родная мать
ОЦПК - ей воли не видать:
России безграничны закрома,
В ученье свет, но неученых тьма.
Ученый секретарь бледна,
Натянута и холодна.
Бумаг отделы не несут
И все ей несусветно врут:
Направо песни ей заводят,
Налево - сказки говорят.
А сроки чередой уходят -
И синим пламенем горят.
Проблемы все решить готов
С подходом тонким Жигунов.
И он решил бы их, конечно,
Когда б не заросли Черешни:
Кустятся при любой погоде
И во саду, и в огороде.
На супостата нет управы,
Ишь, разгулялся супостат»
С особым чувством дядя Слава
Штудирует «Вишневый сад».
Он допоздна над ним сидит,
А на столе топор лежит.
А это кто в малиновом берете
Со всеми сразу говорит?
СИФ разместив,
Все видит в Новом Свете
И уж в Америку билеты
Рукой небрежной теребит ...
Проектов куча нарастает.
Их Федосеева листает
И Чернину надоедает.
Чернин ей вежливо внимает,
Порою фразу добавляет ...
О чем конкретно говорят,
Не знаю - далеко сидят.
А Щербакову грезятся картины ...
Так иногда, в таинственной пустыне
Мелькают образы далеких чудных стран,
Но это призраки. И кто же им поверит,
Когда стоит и ждет его за дверью
Несметных дел несносный караван.
Кирсанова на заседании нет -
Дела электронные сложные:
Он девочек наших ведет в кабинет,
Чтоб все объяснить, как положено.
Красавин зол и агрессивен,
Категоричен, репрессивен.
Не пил, не ел еще с утра,
А ведь давно принять пора.
Банасюкевич наш любимый,
Научной жаждою томимый,
Кряхтит, в тоске немой вздыхает,
Он нынче первым выступает:
Про Лукоморье, Дуб зеленый
Где зреет правил плод ядреный,
Молитвой Главка осененный.
В особых случаях Марьяш
Разнообразит наш коллаж,
Чтобы никто не забывал
Долги, которых не отдал.
Под взглядом ейным мы робеем
И, холодея, зеленеем ...
Несем мы честно крест ученых,
Но получаем ... не в зеленых.
В мельканье ярких бликов мне
Порою видится на солнечной стене
С прищуром иронического Лика
Медально строгий контур Анжелики.
Мы оба не первопроходцы,
Что из эпохи трапперов и иноходцев.
О многом вспомнить мы готовы,
Но, понимая мысли с полуслова,
При встречах редких мало говорим
И прошлое из лабиринтов памяти
Окрашивается нежно - голубым.
Бесшумно Нина заглянула,
О чем-то Ларину шепнула.
Директор Нину не заметил,
Но все же что-то ей ответил.
И видно сразу по всему
Дорога дальняя ему.
Опять на малую войну,
Что называется красиво
«На совещанье Росархива».
А на войне, как на войне
И жертвы могут быть вполне.
Там твой бюджет слегка подправят
И голым в Африку отправят.
Директор встал.
Он без прикрас
Давным-давно уж знает нас.
Он на часы глазами косит
И заседанье переносит
На неизвестный тайный срок,
Чтобы никто прознать не смог.
Под нами стулья заскрипели.
А как ведь хорошо сидели ...
Мелькнули тени торопливо.
Вмиг воцарилась тишина,
И лишь бумажка сиротливо
Лежит на краешке стола.
В поэме названные лица -
Известные в архивном мире птицы.
Но ВНИИДАД не ведает границ
И есть еще закрытый список лиц -
Работники секретного отряда
Под кодом «Человек из ВНИИДАДа».
Он вездесущ и там, где надо,
Наш человек из ВНИИДАДа.
В архивах, в главке, здесь и за границей
Встречаем вниидадовские лица.
В структурах государственных и частных,
И в малых, и в больших и в очень властных.
Закончив миссию, они порой
В науку возвращаются домой.
И знаем мы - все сделал там как надо
Наш человек из ВНИИДАДа.
На свой случайный неуспех
Мы тоже смотрим так, как надо:
Не может все, всегда, за всех
Наш человек из ВНИИДАДа.
Возможно, странны мы в наивности святой.
Но нам в толпе, как тайная награда,
Звучащий шепот за спиной:
«Он - человек из ВНИИДАДа».
Во дни Великого Творенья
Бог создал Женщину:
Вменил Предназначенье.
Дал Материал.
И подарил Уменье.
Уменье нужной быть всегда.
Искусство слабою казаться.
Способность сильной оставаться.
И слезы - плакать иногда.
Я поднимаю свой бокал
И пью за Ту, что Бог нам дал,
За Ту, что делала от века
Неандертальца Человеком.
Архив. Хранилища стеллажный ряд.
Коробки стелами стоят.
Здесь вечности затихший голос,
Как в землю ссыпавшийся колос,
Как зерна прошлого пути,
Готовые когда-то прорасти.
Прости меня, далекий предок мой,
Что я живу, что я простой -
Не гений, не титан и не герой.
Ты в прошлом тоже был такой.
И ты мечтал, что в будущей дали
Другие дети будут у Земли -
Смелее, чище, тоньше и умней
Со статью и достоинством Людей.
Но мы не те. Мы, как и Вы,
Дивимся глубине небесной синевы,
Листаем хрупкие страницы раритетов,
Великим прошлым молимся поэтам!
И в дыме самомненья своего
Не признаем мы рядом никого.
И в тишине, как звук в ночи
Ответный тихий голос прозвучит:
Когда глаза ты к небу поднимаешь,
Далеких звезд ты видишь свет -
Миров, которых больше нет.
И больше ценишь, лучше понимаешь,
Что есть Земля, и есть рассвет,
Твой на тропинке росный след
И, еле слышный голос сущий
Кукушки, счет годам ведущий ...
Они на нас, а мы на них похожи ...
Живем как в будках, по домам
И лаем друг на друга и прохожих,
Идущих мимо по своим делам.
Когда тоска нам в душу залезает,
Мы поднимаем взгляд наверх
И тихий вой к луне всплывает
От каждого - один на всех.
Подходим мы к соседскому забору,
Садимся парами на снежной целине
И в страхе от неведомых просторов
Струим тепло - спина к спине.
Потом расходимся, ложимся, где кто может,
Укрыв хвостом холодный нос,
И сон наш, грустный и тревожный,
Плывет, как временный наркоз.
И снится нам окошко в теплом доме.
И ласка рук. И треск огня в печи.
И белый снег в задумчивой истоме
Летящий за окном в ночи.
Есть что-то странное в тумане.
Манящее, слепое и обманное.
Ползут, ползут дымы тумана в поле,
Как струи чей-то давней боли
Надежд и расставаний, и любви,
Поднявшейся из глубины.
Плывут дымы по тропкам перехоженным,
Разбуженные и тревожные.
Неслышно льнут к стволу березы,
Стекают по коре как слезы.
Струят в напрасных ожиданьях
В места назначенных свиданий
И в тех местах густеет синева,
И никнет мокрая от слез трава.
У леса силуэтами дома темнеют
И кое-где еще огни желтеют.
Чуть музыка далекая слышна,
А здесь застыла тишина.
Туман густеет. И отдельные дымы
Минувшего уж не видны ...
Есть что-то странное в тумане ...